Что такое революция?
Революции, революционные движения и идеологии – начиная с 1917 г. и заканчивая современными революциями в странах постсоветского пространства и на Ближнем Востоке – оказывают огромное влияние на протекание политических процессов в России, Европе, Америке, странах БРИКС и др.
Однако, выяснилось, что ученых все ещё волнуют вопросы, на которые никто пока не дал внятного ответа.
- В какой мере и какие уроки были извлечены Россией из собственного политического опыта, какие уроки нам еще только предстоит осмыслить и извлечь на будущее?
- Что брать в качестве отправной точки анализа, в каких категориях и скаких философских и методологических позиций продолжать осмысление революционного опыта?
- Как этот опыт соотносится с проблемами политической модерности, суверенитета, идентичности, национализма, регионализма, прав человека, гео и хронополитики, другими актуальными вопросами политической науки и международных отношений?
- Каким образом на положение современной России влияет радикализация политической активности в одних регионах мира и, наоборот, сохранение традиционализма, преемственности и стабильного роста в политическом развитии других стран?
- Каковы механизмы перевода политического радикализма и конфликтогенности в плоскость мирного эволюционного поступательного развития?
 |
| На штурм Бастилии! |
Извлечения из статьи
Джон Хигли
РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ЭЛИТЫ
Революции играют важную роль в изучении процессов возникновения и развития элит. Как писал Парето, вырождение правящей элиты неизбежно. Ее представители, в конце концов, прибегают к одному из двух основных методов правления в ущерб другому: убеждению или силе. По мере вырождения старой элиты ее замещают люди и группы, склонные полагаться на другие методы правления, либо путем вхождения в правящую элиту и тем самым ее постепенного омоложения (модернизация? – прим. П.Ц.), либо полностью смещая ее путем революции. Парето видел в революциях примеры циркуляции и трансформации политических элит, обеспечивающих их периодическую «чистку», сравнивая революции с извилистой рекой, неожиданно выходящей из берегов.
Революции формируют новую правящую элиту, которую я далее буду называть революционной элитой. Однако, в соответствии с циклической теорией Парето, новая революционная элита, в свою очередь, вырождается, и, если в нее не кооптируются новые члены, способствующие ее постепенному омоложению, она уничтожается новой революцией. И хотя это краткое изложение теории Парето не отражает всю сложность и тонкость его анализа, оно напоминает нам об отличительном подходе к пониманию революций и порождаемых ими элит, применявшемся выдающимся создателем теории элит. Однако современные революции в малой степени отвечают положениям теоретической концепции Парето. Если не принимать во внимание антиколониальные восстания и сепаратистские «войны за национальное освобождение», то оказывается, что редкие события в действительности являются истинными революция ми , и большинство из них произошли в рамках международных военных конфликтов. Например, произошедшие в двадцатом столетии российская, югославская и китайская революции во многом определялись степенью урона, который нанесли правящим элитам внешние военные вторжения. Сказанное в полной мере применимо к коммунистическим революциям в странах Восточной Европы после Второй мировой войны, которые напрямую зависели от разрушений, нанесенных войной, и от немедленно последовавшего за ней расширения сферы советского влияния. Более того, некоторые из наиболее глубоких трансформаций политических элит стали результатом не революционных действий, а катастрофических военных поражений. Полное уничтожение нацистской элиты в Германии, фашистской в Италии и империалистической элиты в Японии во время Второй мировой войны и навязывание этим странам новых элит иностранными оккупационными силами служат этому красноречивыми примерами. Та же судьба постигла режим «красных кхмеров» в Камбодже, свергнутый вьетнамцами в 1978 г., и движение «Талибан», на большей части территории Афганистана, уничтоженное (по крайней мере, временно) коалиционными силами во главе с США в конце 2001 г. Революции, происходящие вне зависимости от международных военных конфликтов, в большинстве случаев сводились и сводятся к беспорядочным и частичным, вместо всеобъемлющих, циркуляциям и трансформациям политических элит. Примерами могут служить английская, французская и мексиканская революции, а также более поздняя революция в Иране.
<...>
Революции и элиты Термин «революция» часто без разбора применяется по отношению к событиям, в ходе которых национальные правительства теряют власть под давлением народных масс, действующих неконституционным или насильственным путем.Так, ученые и комментаторы рассуждают о «цветных революциях », произошедших в Сербии, Грузии, на Украине и в Кыргызстане в последние годы, в ходе которых одна элитная группировка оттеснила другую от руководящих постов и управления государством. Эти и другие политические игры в борьбе за правительственные кресла больше отвечают определению «народные» или, если угодно, «революционные» государственные перевороты.
Видеоинтервью.
Это определение, однако, порождает ряд трудностей: во-первых, оно подразумевает, что все без исключения революции имеют эгалитаристский характер («народные восстания, имеющие в своей основе классовые различия»); таким образом, антиэгалитаристские восстания, произошедшие в Германии и Италии в период между Первой и Второй мировыми войнами, нельзя считать революциями ; во-вторых, революции должны всегда представлять собой «коренные изменения» государственной и классовой структур.
Тем не менее, если взглянуть повнимательнее, то становится очевидно, что некоторые революции не привели к «коренным» изменениям существовавших ранее структур, включая структуру политических элит. Присутствующее в определении неявное различие между революциями и иными восстаниями, опирающимися на насилие, особенно гражданскими войнами, представляет собой еще одну сложность. Большинство революций влекут за собой начало гражданской войны, но некоторые революции, например китайская, очень напоминают гражданскую войну в ее истинном значении, они представляют собой, прежде всего, вооруженную борьбу, которая ведется крупными, хорошо организованными силами, контролирующими отдельные части территории страны. И последнее: утверждение, что революции представляют собой «быстрые» изменения, не может не вызвать сомнений: некоторые революции длятся долгие годы, как показала сама Теда Скочпол в своем исследовании китайской революции, продолжавшейся с 1911 по 1949 г.
Введение Чарльзом Тилли критерия революции, который он определил как «множественный суверенитет», позволило снизить существующую неопределенность. Как пишет Ч. Тилли, «революционная ситуация возникает в тот момент, когда правительство, до того контролировавшееся политической силой или силами, являвшимися сторонниками одного общественного строя и политической системы, становится объектом эффективных, конфликтующих и взаимно исключающих друг друга притязаний со стороны сторонников двух и более разновидностей общественного строя и форм государства. Революционная ситуация заканчивается, когда одна из противоборствующих сторон получает контроль над органами государственной власти».
Наряду с другими учеными, Тилли проводит различие между подобными революционными ситуациями, с одной стороны, и военными переворотами, народными мятежами, осуществляемыми недовольными меньшинствами, сепаратистскими действиями, восстаниями, организованными при иностранной поддержке, и организованной гражданской войной — с другой.
<...>
Английская и французская революции, которые подразумевал Парето, когда писал перед Первой мировой войной, были революциями, которые внесли значительные изменения в состав политических элит, не изменив существовавшую ранее модель раскола элит. В одном ряду с этими классическими европейскими революциями стоит революция в Мексике, которая только начиналась в тот момент, когда писал Парето, и о которой он мало знал. Но, опираясь на те исторические события и факты, которые были ему известны, нельзя не согласиться, что Парето был совершенно прав в своем анализе политических элит, сформировавшихся в результате революций. Однако впоследствии произошли еще три революции, итог которых, с точки зрения характера сложившихся элит, оказался совершенно иным: Революция в России, свидетелем которой Парето стал в последние годы жизни, и итальянская и немецкая революции после его смерти в 1923 г. В результате каждой из этих революций сформировались особые революционные элиты. Я, однако, продолжаю подчеркивать существование взаимосвязи между этими тремя революциями, каждая из которых была спровоцирована беспрецедентным кризисом, которым обернулась Первая мировая война, и вместе с тем российская революция, чей «элитный» итог был определен выраженностью множественного суверенитета и убедительным и эффективным характером большевистской идеологии, стала непосредственной причиной революций в Италии и Германии. В своем анализе я пришел к двум достаточно оригинальным выводам. Во-первых, при анализе антиэгалитаристских фашистских революций, вероятно, необходимо исходить из убеждения, что они оказались следствием исторических обстоятельств, сложившихся лишь в некоторых европейских индустриальных обществах с расколотыми элитами в межвоенные десятилетия. В этих обществах до сих пор не обращавший на себя внимание рабочий класс, в отношении которого было широко распространено ошибочное, однако, мнение, что отчужденные от результатов своего ручного труда промышленные рабочие и их семьи вскоре составят большинство населения, соседствовало с неожиданно возросшей уверенностью, что социалистические программы и цели возникли и получили распространение в результате большевистской революции. Это сочетание породило панику в среде в целом обеспеченных служащих, людей умственного труда, и имеющих некоторую собственность деревенских жителей и ремесленников. Антиэгалитаристские фашистские революции произошли в странах, а именно в Италии и Германии, где политические элиты были глубоко расколоты и готовы мобилизовать широкие массы населения как под про-, так и антисоциалистическими лозунгами, опираясь на экстремистские доктрины и человеческие страхи, и где социальные и экономические последствия Первой мировой войны были особенно тяжелыми. Но вероятность того, что это сочетание, а также ряд вызванных войной дополнительных и непредсказуемых заранее обстоятельств, вновь повторятся, столь мала, что стремится к нулю. Это значит, что фашистские революции невозможно отнести к классификационной категории общего характера в изучении революций и революционных элит. Мое второе заключение вытекает из первого: российская революция была первым в своем роде, продуктивным по своим последствиям и совершенно уникальным событием. Ее итог — победа революционной элиты — был определен обстоятельствами, которыми другие революционные элиты не имели возможности воспользоваться в той же мере. В связи с этим необходимо быть особенно осторожными, пытаясь сформировать некие общие категории и модели на основе итогов большевистской революции. Широкие выводы о сходных с российскими революционных элитах и «революционном пути к современности», сделанные Баррингтоном Муром и другими, придерживающимися сходных взглядов, сторонниками эффективности революционного пути развития, не выдерживают критики, по крайней мере, по двум основаниям. Во-первых, помимо российского, сложно найти иные, не вызывающие сомнений, эмпирические примеры, которые могут служить основанием для таких выводов.
Во-вторых, гибель советской элиты, а также очевидные изменения среди китайской и вьетнамской правящих элит заставляют предположить, что революционные элиты являются неспособными к существованию и удержанию власти на протяжении жизни более чем двух или трех поколений. Как писал Парето, вырождение революционных элит также неизбежно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий