В.П. Булдаков
1917 ГОД: ЛИЦА, ЛИЧИНЫ И ЛИКИ РЕВОЛЮЦИИ
Извлечения из статьи.
Булдаков Владимир Прохорович – доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН.
Не секрет, что современные представления о революции примитивизировались. Несмотря на многочисленные публикации источников (главным образом мемуаров), так называемые
«объективные» предпосылки революции практически не принимаются во внимание. О закономерностях революционного процесса, похоже, никто не задумывается.
«Визуализация» прошлого с помощью современных mass media приводит к тому, что даже в академических работах все больше доминирует дискурс
«гениев» и
«злодеев» с соответствующей ротацией последних.
Возникают, однако, вопросы. Насколько адекватно воспринимаем мы лидеров революции? В какой степени понимаем обусловленность их решений? Они ли
«управляли» событиями или, напротив, события управляли ими? Стоит ли говорить о тех или иных
«роковых» решениях или существовали некие альтернативы исторического развития?
 |
| В.И.Ленин. Фото в рабочем кабинете. |
До революции Троцкого недолюбливали буквально все. В революции случилось нечто противоположное: крушение прежних логических структур и сакральных символов привело к тому, что люди стали
«думать языком», выражавшим сиюминутные эмоции. По мере остывания революционного хаоса Троцкий остался не у дел. Троцкий пришел к большевикам, признав, наконец, первенство Ленина – куда менее яркого литератора и оратора. Он понял, что именно Ленин изоморфен русской смуте.
«Ленин олицетворяет собой русский пролетариат – молодой класс... но класс глубоко национальный, ибо в нем резюмируется все предшествующее развитие России... – писал Троцкий. – Свобода от рутины и шаблона, от фальши и условности, решимость мысли, отвага в действии – отвага, никогда не переходящая в безрассудство, – характеризуют русский пролетариат и с ним вместе – Ленина». С другой стороны, Ленин отражал
«русский рабочий класс не только в его пролетарском настоящем, но и в его столь еще свежем крестьянском прошлом». Он усмотрел в нем
«мужицкую сметку... развернувшуюся до гениальности, вооруженную последним словом научной мысли» [43, с. 5–6, 8–9]. Эта характеристика могла бы показаться надуманной, если бы не некоторые характерные совпадения ее с впечатлениями меньшевика Н.Валентинова (Н.В. Вольского). Тот считал, что Ленин – настоящий русский тип, и даже его ближайшая партийная среда, несмотря на этническую пестроту, была
«очень русской» [7, с. 72]. А у Ю.Анненкова Ленин –
«человек мелкобуржуазного типа, с усами, с бородкой и хитроватой улыбкой» [1, с. 596].
Понятно, что противникам большевизма хотелось увидеть у Ленина
«дьявольскую» проницательность. Размышляя над его портретом, некий московский обыватель так комментировал его
«насмешливый взор»:
«Несчастное людское стадо, как легко тебя одурачить самой фантастической сказкой! Стоит только поддакивать твоим страстишкам и низменным инстинктам, стоит поднять в тебе зависть, злобу и месть, польстить твоей хвалёной мудрости, которая века держала тебя в рабстве, ...и ты пойдешь, страдая и погибая от лишений и невзгод, за любым фантазером-крикуном, за любым проходимцем…» [17, p. 500]. Судя по некоторым воспоминаниям, элементы
«умудренной циничности» в поведении Ленина в 1917 г. были.
«В перчатках ведь рябчиков не изжаришь» [35, с. 91], – якобы говорил он. Возможно, такие впечатления были связаны с привычкой Ленина слегка щуриться по причине астигматизма – некоторые фотографии действительно производят соответствующий эффект.
Вся структура поведения Ленина была такова, что его воспринимали – любя или ненавидя – только всерьез [4, с. 649]. Он был искренен и в своей вере, и в своем негодовании. Это вызывало уважение даже у противников. Когда и как могли сформироваться у Ленина подобные черты? Уже в школьные годы он держался более чем своеобразно. Внешность он имел неказистую, но, похоже, ничуть от этого не страдал.
«Маленького роста, довольно крепкого телосложения, с немного приподнятыми плечами и большой, слегка сдавленной с боков головой, Владимир Ульянов имел неправильные... черты лица: маленькие уши, заметно выдающиеся скулы, короткий, широкий, немного приплюснутый нос и вдобавок – большой рот, с желтыми, редко расставленными зубами», – таким он смотрелся среди однокашников. При таких данных внешне копировать своих литературных героев не имело смысла. Приходилось быть самим собой. По-видимому уже тогда Ленин производил впечатление пугающего сгустка энергии:
«При беседах с ним вся невзрачная его внешность как бы стушевывалась при виде его небольших, но удивительных глаз, сверкавших недюжинным умом и энергией». В школьной среде будущий вождь держался с самодостаточной отчужденностью – качество, свойственное харизматичному от природы лидеру.
«Ульянов... довольно резко отличался от всех нас – его товарищей», – вспоминал все тот же его одноклассник. – Казалось, это был на редкость
«правильный» ученик:
«...Даже во время перемен Ульянов никогда не покидал книжки и, будучи близорук, ходил обычно около окон, весь уткнувшись в свое чтение. Единственно, что он признавал и любил, как развлечение, – игру в шахматы, в которой обычно оставался победителем даже при единовременной борьбе с несколькими противниками». Впечатлял он учеников и даже учителей тем, что всегда ухитрялся найти исчерпывающий ответ на любой вопрос.
При всей
«веселости нрава» он оставался
«до чрезвычайности скрытен» и никогда не опускался до доверительных откровенностей. Все это порождало характерную реакцию:
«...Он пользовался среди всех его товарищей большим уважением и деловым авторитетом, но... нельзя сказать, чтобы его любили, скорее – ценили». Однако в те времена своего превосходства Ленин никогда
«не выказывал и не подчеркивал» [26, с. 42]. Тем не менее среди политиков Ленину постоянно приходилось самоутверждаться – в борьбе с народниками, отечественными и зарубежными
«предателями» дела революции, либералами. Сохранить почтение к
«авторитетам» при всей потребности в них становилось невозможно. Напротив, очевидцы не раз отмечали, что, публично полемизируя, Ленин обычно обходил существо дела, предпочитая сосредоточиться на тех персональных чертах противника, которые могли не понравиться присутствующим [7, с. 178, 181]. Стремление выставить противника в жалком свете – стало со временем приметной чертой всей большевистской пропаганды.
Главный парадокс состоял в том, что Ленин
«побеждал» и
«проигрывал» вопреки исповедуемой им доктрине. В 1917 г. он инстинктивно действовал по законам хаоса и выиграл; в Гражданскую войну прямолинейно придерживался коммунистических установок – и проиграл, уступив
«мелкобуржуазному» крестьянству. История по-своему шутит с неистовыми доктринерами. В этом, кстати сказать, источник нескончаемого изумления перед результатами их практических деяний. Впрочем, эмоции приходящи и преходящи. В литературе о Ленине значительное место занимает проблема
«немецких денег». Между тем вопрос элементарен. Ленин, разумеется, понимал, что объективно он работает на военных противников России. Но моральная сторона вопроса мало его смущала – его цели лежали поверх той ненавистной действительности, которую он намеревался
«перевернуть». К тому же, если мировому империализму суждено самому себя революционно уничтожить, то субсидии со стороны Германии – лишь подтверждение верности марксистского прогноза. С этой идейной
«высоты» любое чистоплюйство казалось Ленину глупостью. Деньги
«империалистов» должны работать против них самих. С кого начать – в манящем свете мировой революции казалось не столь важным. В отличие от лидеров других социалистических партий Ленин производил впечатление предельно делового и деловитого человека.
«Тут я понял, что имею дело с человеком, который привык понимать с двух слов... – вспоминал Шаляпин. – Он меня сразу покорил и стал мне симпатичен».
«Это, пожалуй, вождь, – подумал я» [46, с. 210].
Впрочем, нельзя забывать, что писалось все это уже тогда, когда выдающаяся революционная харизма Ленина стала фактом истории. И это не только лишало его противников привычных аргументов, но и заставляла вписывать его образ в самоутешительные теории. В этом смысле особенно примечательна позиция Н.А.Бердяева. Для него
«масштабность» Ленина стала символическим воплощением грандиозности русской революции. Из среды людей образованных Ленина выделяло то, что
«в нем черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строящих русское государство». В Ленине сочеталось несоединимое: он был одновременно
«революционер-максималист и государственный человек», соединяющий в себе
«предельный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в практической политике». По мнению Бердяева,
«только такие люди успевают и побеждают» [3, с. 94, 95].
Конечно, революционная стихия
«подправляла» Ленина. В 1917 г., отчаявшись
«просветить народ», он увидел властный идеал в том, чтобы
«следовать за жизнью»,
«предоставить полную свободу творчества народным массам», больше полагаться на их
«опыт и инстинкт» [15, с. 27, 275]. Обычно, русская интеллигенция опирается на
«непогрешимые» теории; Ленин взял в союзники охлократию. И хотя его проекты
«государства-коммуны» выглядят настоящей моделью тоталитарного Левиафана, весь его пафос связывался с надеждой-утопией, что рабочие и крестьяне сами сумеют овладеть
«безошибочным искусством делать революцию» [16, с. 69].
Надо заметить, что Ленин по-своему, т.е. с минимумом фантазии, работал над собственным имиджем. Мягкие шляпы и котелки сменила простецкая кепка – головной убор шансонье парижских рабочих кабачков. Для российских пролетариев человек в потертой, но все же господской
«тройке», нелепо соседствующей с нелепым картузом, вряд ли стал более близким (даже иные красногвардейцы носили котелки). Однако Ленин сумел невольно сломать привычные классовые маркеры: теперь он визуально не походил ни на кого, а потому мог
«приподняться» над всеми. Вожделенному
«слиянию с массой» препятствовала, вроде бы, природная картавость речи – в глазах низов признак принадлежности то ли к еврейскому племени, то ли к грассирующему барскому сословию [12, с. 18].
Но вождь и не должен быть подобием
«человека толпы». Ему нужны черты
«иного своего». Похоже, что всякий пролетарий мысленно
«примерял» внешность Ленина к своей среде. Одному рабочему, борцу за Советскую власть на Дону (в г. Шахты) в декабре 1917 г. Ленин предстал в таком виде:
«Нам показалось, что к нам подходит похожий на монтера человек, костюм его был слишком прост – табачного цвета, на груди висела железная массивная цепь, один штиблет на правой ноге был заштопан, редкие волосы окаймляли его выдвинутый череп, бородка и усы, которые он, очевидно, недавно сбрил, щетинились...» (Центр документации Новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО). Ф. 12. Оп. 3. Д. 368. (Воспоминания Дьякова.) Л. 36.). Как видно, в память особенно врезались
«пролетарские вериги» вождя. Вероятно, эффект неожиданности сработал на
«убедительность» речей вождя.
Некогда Ленин находился в дружеских отношениях с партийным спонсором М.Горьким. Однако осенью 1917 г. не в меру эмоциональный
«буревестник революции» принялся морализировать на тему большевизма. 10 ноября 1917 г. газета писала, что Ленин при всех своих несомненных достоинствах
«вождя» отличается
«чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс», с инстинктами которых он работает
«как химик в лаборатории». Однако вряд ли это ленинское – реальное или придуманное – качество было заметно
«снизу».
Воспоминания Р.Локкарта также впечатляют
«контрастным» изображением
«вождя»:
«В его внешнем виде не было ничего хотя бы отдаленно напоминающего сверхчеловека. Невысокий, довольно плотный, с короткой толстой шеей, широкими плечами, круглым красным лицом, высоким умным лбом, слегка вздернутым носом, каштановыми усами и короткой щетинистой бородкой, он казался на первый взгляд похожим скорее на провинциального лавочника, чем на вождя человечества». Вместе с тем и Локкарт отдал дань уже сложившимся представлениям о Ленине:
«Что-то было, однако, в его насмешливом, наполовину презрительном, наполовину улыбающемся взгляде, что говорило о безграничной уверенности в себе и сознании собственного превосходства». Вместе с тем Локкарт, потрясенный ленинской
«силой воли» и
«непреклонной решимостью», выделял в нем
«полное отсутствие эмоций», с одной стороны, и
«сардонистический юмор, высоко развитый у него», – с другой. Сочетания этих качеств и давало эффект непогрешимости. И, конечно, в своей вере в мировую революцию Ленин, действительно, мог быть
«беззастенчив и непреклонен, как иезуит» [19, с. 149–150].
Конечно, большевизм был неоднороден. Среди лидеров встречались и лица, пораженные своего рода революционным нарциссизмом.
«Произошло то, чего я хотел, о чем мечтал: я действительно популярный вождь пролетарских масс, – уверял А.В.Луначарский. – Быть может ни одно имя, кроме Троцкого и Ленина, не пользуется такой известностью и любовью. Но счастье, великое счастье быть передовым деятелем революции и горько!» [45, с. 234]. Вероятно, Луначарскому было горько от сознания, что революция заставила его надеть на себя совсем не свойственную ему – человеку творческой элиты –
«ультрареволюционную» личину. Но оставайся он самим собой – он тут же был бы исторгнут из эмоционального потока революции. Забавно, что тот же Луначарский, по некоторым свидетельствам, сравнивал Ленина с Христом, и уверял, что если бы Христос был жив, он стал бы большевиком [19, с. 271].
Большим и искренним фантазерам революции сопутствует сладкоголосая мелюзга. И это тоже одна из черт революционного карнавала. Революция эта, по выражению Троцкого,
«великая пожирательница людей и талантов», прежде чем до конца использовать человека, заставляла его надеть ту или иную маску. Порой под рукой Клио оказывался случайный человек, едва годный на одноразовое применение, который быстро и бесследно исчезал во мгле людской памяти. Но были и те, которых революция –
«заслуженно» или
«незаслуженно» – возносила словно специально для того, чтобы проверить, способны ли новые поколения правильно оценить тот или иной ее выбор. Увы, как правило, эту проверку мало кто выдерживает, ибо трудно заставить человека разглядеть в героях и злодеях прошлого самого себя.
Главы статьи:
Полностью
первоисточник в журнале «Россия и современный мир». 2017. № 1 (94). C. 6-20
Литература.
- Анненков Ю.П. Дневник моих встреч. – М., 2005.
- Бенуа А.Н. Мой дневник. 1916–1917–1918. – М., 2003.
- Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. – Париж, 1955.
- Булдаков В.П. Ленин: Парадоксы жизни и смерти // Русский исторический журнал. – 2000. – Т. III. – № 1–4.
- Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. Война, породившая революцию. – М., 2015.
- Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. – М., 2010.
- Валентинов Н. О Ленине. – Нью-Йорк, 1991.
- Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. – Тбилиси, 1991.
- Гиппиус З. «Черные тетради» // Звенья. Вып. 2. – М.; СПб., 1992.
- Долгоруков П.Д. Великая разруха. – Мадрид, 1964.
- Дорошевич В.М. При особом мнении. – Кишинев, 1917.
- Ильин-Женевский А.Ф. Один день с Лениным (из воспоминаний «виттемеровца»). – М.; Л., 1925.
- Киевская мысль. – 1917. – 22 сентября.
- Ключевский В.О. Письма, дневники, афоризмы и мысли об истории. – М., 1968.
- Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35.
- Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37.
- Лившин А.Я., Орлов И.Б. Революция и социальная справедливость: Ожидания и реальность («Письма во власть» 1917–1927 годов) // Cahiers du monde Russe. Vol. 39 (4). Octobre–Decembre 1998.
- Литтауэр В. Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911– 1920. – М., 2006.
- Локкарт Р. Агония Российской империи. Воспоминания офицера британской разведки. – М., 2016.
- Лопухин В.Б. После 25 октября // Минувшее. – 1990. – Т. 1.
- Медем В.Д. Из моей жизни: Воспоминания. – М., 2015.
- Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. – Париж, 1979.
- Минувшее. – 1996. – Т. 20.
- Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. Т. 1. – М., 1993.
- Набоков В.Д. Временное правительство // Архив русской революции. Т. 1. – М., 1991.
- Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний. 1868–1917. – Нью-Йорк, 1955. – Кн. 1. 27. Никитин Б.В. Роковые годы. Новые воспоминания участника. Мемуары начальника контрразведки Петроградского военного округа. – М., 2000.
- Нуланс Ж. Визит Троцкого во французское посольство // Первая мировая война: История и психология. Под ред. В.И. Старцева. – СПб., 1999.
- Одесский листок. – 1917. – 7 марта.
- Окунев Н.П. Дневник москвича (1917–1924). Т. 1. – М., 1990.
- Паустовский К. Собр. соч. Т. 3. – М., 1957.
- Политическая история России. Россия – СССР – Российская Федерация. – М., 1996. – Т. 1.
- «Претерпевший до конца спасен будет». Женские исповедальные тексты о революции и Гражданской войне в России. – СПб., 2013.
- Рабинович А. Кровавые дни: Июльское восстание 1917 года в Петрограде. – М., 1992.
- Раупах фон Р.Р. Facies Hippocratica (Лик умирающего). – СПб., 2007.
- Революционное движение в апреле 1917 г. Апрельский кризис. – М., 1958.
- Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир // Рид Д. Избранное. Кн. 1. – М., 1987.
- Следственное дело большевиков. Материалы Предварительного следствия о вооруженном выступлении 3–5 июля 1917 г. в г. Петрограде против государственной власти. Июль– октябрь 1917 г. Сб. док-тов в 2 кн. – М., 2012. Кн. 1. С. 638, 755–756, 771, 791–793, 798; Кн. 2. Ч. 2.
- Снесарев А.Е. Письма с фронта. 1914–1917. – М., 2012.
- Суханов Н.Н. Записки о революции. Т. 1. – М., 1991.
- Тоган З.В. Борьба мусульман Туркестана и других восточных тюрок за национальное существование и культуру. – М., 1997.
- Толстой И.И. Дневник. 1906–1916. – СПб., 1997.
- Троцкий Л.Д. Ленин как национальный тип. – Л., 1924.
- Троцкий Л.Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Т. 2. – Берлин, 1930.
- 1917: Частные свидетельства о революции в письмах Луначарского и Мартова / Сост. Н.С. Антонова и Л.А. Роговая. – М., 2005.
- Шаляпин Ф.И. Маска и душа: Мои сорок лет на театрах. – М., 1990.
- Шполянский А.М. Ормузд и Ариман // Еврейская трибуна. – 1920. – № 40. – 1 октября.
Революционер – это политик, недовольный системой власти и желающий осуществлять властные полномочия, активно выступающий против существующего в стране устройства власти. Революционеры целенаправленно стремятся к власти и активно желают изменить само устройство, функционирование власти.
Революционная ситуация – это политическая обстановка, предшествующая революции и характеризующаяся массовым революционным возбуждением, включением большого числа людей в активную борьбу против элиты. Революционная ситуация возникает, если в стране один из факторов бунта - риаторов - достиг предела долготерпения народа.
Революция, социальная революция – это заметное позитивное перемещение страны в политическом пространстве за короткий промежуток времени. Производное от лат. revolutio – поворот, переворот.
Позитивное перемещение – это перемещение хотя бы по одной оси политического пространства в направлении либерализма, демократии, равноправия. Коротким мы можем признать промежуток времени в несколько лет, не более пяти.
